Если про актёра театра и кино Владимира Бурмистрова снять фильм, он был бы, мне кажется, остросюжетным, одновременно комическим и драматическим – настолько интересная судьба у нашего земляка.
– Владимир Николаевич, когда у Вас родилась мысль стать артистом?
– Во всяком случае, тяга к этому была с детства. Пел в школьной самодеятельности. Потом как-то… У меня с учебой не так гладко было, я с 7-го класса ушел из школы. Убежал из дома, окончил ФЗО в Петропавловске в Казахстане. Приехал домой, работал на стройке, потом в Вурнарском РДК инструктором-массовиком. Затем поступил в музыкальное училище, но взяли на дирижерско-хоровое, а мне хотелось заниматься вокалом. И вот тогда я осознанно подумал, что нужно поступать в театральный институт, где будет всё – и вокал, и другое.
– И как раз в это время набирали чувашскую студию в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии им. А.Н. Островского. А как Вы узнали о наборе чувашской студии?
– Мой родственник Алексей Афанасьев окончил чувашскую студию вместе с Яковлевыми, Григорьевыми… Он мне сказал. А до этого я поехал в Ярославль, хотел поступить в Ярославское театральное училище. Но у меня не было аттестата о среднем образовании. Растерялся, читал в пол, и меня с консультации отсеяли. Надо было быстрее в Чебоксары. Выступил на ура. Так как один раз в Ярославле уже переволновался, здесь полностью раскрепостился. Но аттестата же нет, что делать? Брат у меня в том году заканчивал электротехнический техникум. Взял у него аттестат, он уже ему не нужен был, переправил «Вячеслава» на «Владимира» и поступил в театральный институт.
– И у Вас до сих пор нет аттестата?
– (Смеется). Приехал в Ленинград, пару семестров учился с перепугу на «отлично», на повышенную стипендию. Потом мы снялись с Иосифом Дмитриевым в фильме «Сеспель». В Вурнарах ажиотаж, все думали, что я хулиган, ни на что не способен, а тут афиша «…с участием нашего земляка Бурмистрова…». Чуть клуб, говорят, не разнесли, пацаны фильм смотреть не давали, как только появлялось моё лицо, орали, хлопали, топали ногами, кричали «Володя!»… И тут какой-то доброжелатель написал в институт: «Как он учится в институте, если у него нет аттестата?» Конечно, поволновались тогда здорово, но проректор чуть успокоил, сказал, что уголовное дело могут возбудить только по ходатайству института. Весной декан сказал: «Давай, Володя, сдавай все экстерном, но принеси аттестат: хоть здесь, хоть к себе в Чувашию езжай». К тому времени я уже в числе 20 лучших студентов ректорскую премию получил. Прилетел в Чебоксары и за 17 дней сдал 14 экзаменов. Учителя приводили детей смотреть живьем на киноактера.
– Вы служили во многих театрах…
– Нет, не во многих… Я работал солистом-вокалистом в Ленинградском театре музыкальной комедии – из Чебоксар сразу вернулся туда. Но ненадолго. Меня сын Георгия Товстоногова Сандро сманил в Тбилиси, сказал, что с Нового года получает театр в Москве и заберет меня с собой в столицу. Но он меня обманул. А мне тогда театр пробил ленинградскую прописку. В то время надо было быть народным артистом СССР либо знаменитым, как Янковский, а я – молодой артист, вчерашний выпускник. Меня взяли в театр, тогда туда режиссером назначили Владимира Воробьева, и он собирал поющих драматических артистов. Два года прошло, а он помнил меня. Кто в то время работал в театре, до сих пор помнят мою работу.
– В Грузии сколько проработали?
– Работал в Тбилисском русском драматическом театре им. Грибоедова три года. Сыграл в том числе Д’Артаньяна в мюзикле. В театре был вторым исполнителем этой роли. Первым был Володя Кочан в ТЮЗе в Москве, а третьим – Миша Боярский, уже в кино. В мюзикле всё один к одному – как в кинофильме, только песню «Пора-пора-порадуемся» Дунаевский написал для фильма, в театральном варианте её не было.
Потом я работал в Москве, поехал сниматься на киностудию Довженко, там получил инфаркт… Дали инвалидность. Подумал, если не попаду к хорошему режиссёру в Москве, просто в театр не пойду, ради славы не стоит жертвовать собой. Там же, кроме аплодисментов, отдачи нет. Слава и аплодисменты, а денег нет – нищета полная. Я попал к Анатолию Васильеву – он, конечно же, гений. Был в первых рядах в его труппе. Мы занимались у Михаила Будкевича, который всю жизнь работал по системе Михаила Чехова. Главное в ней – импровизация. Мне удавалось в задумку режиссёра привнести ещё и своё. Как-то Георгий Товстоногов был на нашем спектакле «Гроза», и после Кацману сказал, что только в игре Вали Трифоновой и Володи Бурмистрова рядом с режиссёром были артисты.
– А говорят, что в кинофильме «Сеспель» пламенного героя должны были играть Вы?
– Нет… Пришел режиссёр, рассказал, каким был Сеспель – пламенный, мечущийся, сомневающийся. Спросил, кто смог бы сыграть Сеспеля? Кто-то сказал, Иосиф Дмитриев – это Сеспель. И режиссёр взял Иосифа, но потом он жалел, что взял не меня. Вот это было. Мы ехали на съемки в Свияжск на пароходе, я стал рассказывать, как выстраивать фильм – не сюжетной линией, а сделать мазками. Иосиф – учитель, рационален, у него внутри нет такого пламени, как у Сеспеля. Поэтому и получился полудокументальный фильм.
– Владимир Николаевич, Вы стояли у истоков Чувашской национально-культурной автономии в Москве, как пришла идея? Почему именно Вы начали это дело?
– Была инициативная группа, встречались у Майраслова. Я всегда уходил от общественных и политических дел, сторонился от этого, мне это не интересно. Энтузиазм был, но способных повести за собой не было. Когда вышел закон об автономиях, ко мне обратился Алексей Николаевич Александров. Вот мы вместе работали, к сожалению, он ушёл от нас. Я согласился временно поработать, наладить работу, думал, зарегистрирую и отдам в хорошие руки. А потом затянуло, зарегистрировал вначале местную автономию Центрального округа Москвы, потом – региональную, затем – федеральную. Было тяжело, поэтому пошел к депутату Госдумы Анатолию Аксакову и попросил его возглавить Федеральную национально-культурную автономию чувашей России. Когда регистрировали ФНКА, у нас была всего одна – московская автономия, а чтобы зарегистрировать федеральную, нужно было хотя бы две. Я поехал в Балаково Саратовской области, за пять дней провёл собрание, сдал и получил документы о регистрации. Получается, я четыре автономии зарегистрировал.
– Если Вы сторонились общественной работы, как всё-таки затянуло?
– Я никогда никого не боялся, ни перед кем не робел, всегда все знали, что я чуваш, хотя многие скрывают, что они чуваши. Я дрался очень много – из принципиальных соображений. Когда мы переехали в Вурнары, мне было 5 лет, и для меня было шоком, когда мне говорили «чувашин». Тех, кто это говорил, я всегда вызывал на бой: «Пошли один на один». И колотил всех. Яростно дрался.
Мне захотелось сделать лучшую автономию, чтобы она гремела на всю Москву. Я такой её и сделал. О нас все говорили. Мы что же, хуже армян, азербайджанцев, грузин? Мы были лидерами, и Акатуй проводили в ВВЦ.
– Как родители отнеслись к тому, что Вы стали артистом?
– Семья была далека от искусства. К тому времени, к сожалению, отца уже не стало. Мама вообще была неграмотной, в школе не училась. Ну, наверное, радовалась, что я артист, но не показывала. Братьям и сестрам, наверное, тоже было приятно.
– Вы сказали, что были второгодником, а в каком классе просидели два года?
– До 5-го класса я учился нормально. В 5-м классе начался английский язык, у нас с учительницей возник жёсткий конфликт. Оставила меня на осень, я английский перестал учить. Осенью не пошел к ней, и она меня оставила на второй год. И до 7-го класса я просидел в коридоре, уже забросил учёбу. А весной кто-то бросил в школьный колодец банку с дёгтем, и подумали на меня, устроили перекрестный допрос, затащили в канцелярию. И я оскорбился и бросил школу.
Отец тогда был директором заготконторы. Он мне: «Если не хочешь учиться, иди работать бондарем, делай бочки». И я пошёл в ученики, с мужиками начал делать бочки. Потом приехал сосед из Петропавловска, уже была осень. «Что ты тут делаешь? Поехали со мной, кормят, одевают, общежитие дают». «А кем буду работать?» – «Разные профессии есть, например, арматурщик». Мне слово понравилось. «А что он делает?» – «Да железные прутья в бетон втыкает». Сели на крышу поезда и поехали.
– Если можно было вернуть время назад, что бы Вы в своей жизни поменяли?
– Наверное, ничего. Когда я поступал в театральный институт, нас Кацман набирал, он меня спросил: «Почему хотите стать артистом?» Я ему ответил: «Хочу прожить много жизней». А так проживешь одну жизнь, не интересно же. Я очень много жизней прожил, что только не делал в своей жизни. Я машины перегонял из Узбекистана, Вильнюса, рисковал. Меня грузины два раза кинуть хотели. Когда мне инвалидность дали, я уже переосмыслил жизнь.
Единственное, что поменял бы – жалею, что не стал эстрадным певцом. Я бы стал хорошим певцом. У меня было фатальное невезение, как началось в 5-м классе… На уроке пения я пел и сам удивлялся своему голосу. Меня сразу сделали запевалой в школьном хоре. Был какой-то праздник, мы должны были выступать в клубе химзавода. Узнал завуч: «Как? Такой хулиган не может быть запевалой». Это было для меня таким ударом.
Ещё в институте Кацман нас убедил, что эстрада – это лёгкий жанр, мы же фанаты театра. Надо было сразу пойти в эстраду. Я бы занимался любимым делом и получал за это хорошие деньги. Я и сейчас очень люблю петь.
– А не было сожаления, что оставили сцену?
– Нет. Вот окончил театральный институт, я понимал, нет такой вещи, который не смог бы сыграть на сцене. Все просто были ошеломлены моим талантом. Окончил институт, а никому не нужен. Пустота. Это было так жутко. Вот Миша Боярский говорит: «Если бы я сыграл Д’Артаньяна в Голливуде, стал бы долларовым миллионером, а мне дали четыре с половиной тысячи рублей, и я купил «Жигули». Вторя ему, я бы сказал так: «Если бы я с таким успехом окончил Нью-Йоркскую актёрскую школу, за мной бы стояла очередь продюсеров, агентов…» Взяли бы и повели. Понимаете, каждый должен делать своё дело. У нас как-то по-другому всё построено.
– А вот если бы остались в Ленинградском театре музыкальной комедии…
– Думаю, там надолго не остался бы… Я туда пошел, потому что Владимир Воробьев до этого поставил в Ленкоме два мюзикла – «Вестсайдскую историю» и «Дансинг в ставке Гитлера». Думал, что он поэтому и собирает драматических актеров, что будет работать в этом направлении. Но там целая опереточная труппа...

Бурмистров Владимир Николаевич
Родился 24 августа 1946 года в д. Булатово (??н? М?л?ш) Вурнарского района Чувашской АССР.
Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии (курс заслуженного деятеля искусств РСФСР и ЧАССР, профессора А.И. Кацмана). В 1972–1974 гг. работал в Чувашском государственном академическом драматическом театре им. К.В. Иванова, в 1974–1975 гг. – Ленинградском театре оперетты, в 1975–1978 гг. – Тбилисском русском драматическом театре им. Грибоедова. Играл в театре-студии «Школа драматического искусства» А. Васильева. Снимался на киностудии имени Довженко.
Основные роли: в театрах – Иван («Кай, кай Ивана» Н. Айзмана), Леонардо («Кровавая свадьба» Ф.Г. Лорки), Д’Артаньян («Три мушкетера» по мотивам романа А. Дюма), Сергей Тюленин («Молодая гвардия» А. Фадеева), Томас («Полет жареной утки» Г. Горина); в кино – соученик («Крылья», режиссёр – Л. Шепитько), Миронов («Сеспель», В. Савельев), немецкий офицер («Ждите связного...», О. Коберидзе), десантник («Люблю. Жду. Лена», С. Никоненко), эпизодические роли («Циркачонок», В. Бычков; «Огонь, мерцающий в ночи…», Р. Геворкянц; «Крест милосердия», Д. Нижниковская).

– Откуда такие природные данные: голос, артистизм?
– От мамы. Она пела просто потрясающе. Я её даже записал, но потом во время переездов потерял записи. У неё был целый цикл песен, где в основе был такой плач из-за того, что что-то не получилось, что-то не вышло. Может, это была трагедия, что случилась с чувашским народом, которая передавалась через песни…
– Чем Вы сейчас занимаетесь?
– Я – отельер, у меня своя гостиница.
Владислав НИКОЛАЕВ