Среди судейских работников 30-х годов он возвышался как глыба средь безбрежного океана. Современники любили и уважали его за грамотность, объективность, конечно же, и за принципиальность.
Пик работы Ефима Гаршина в Верховном суде Чувашской АССР пришелся на тревожные годы в стране, когда во всю мощь была запущена репрессивная машина, пожиравшая десятки, сотни тысяч жизней невинных людей.
Буквально захлебываясь репрессированием, занимались судебные и внесудебные органы: Особые совещания (тройки), военные коллегии, суды и военные трибуналы. В этот тревожный период в Верховный суд Чувашской АССР поступило уголовное дело по обвинению П. Хузангая.
Судья Е. Гаршин, который рассматривал дело, подчиняясь духу времени, мог одним росчерком пера решить судьбу еще совсем молодого, но не по годам одаренного, будущего чувашского поэта, стереть его в порошок или в лучшем случае, отправить на долгие годы в ГУЛАГ. Он этого не сделал. Сердце подсказывало другое. Проявив бесстрашие перед законом, Ефим Емельянович бросил вызов властям – оправдал П. Хузангая, повергнув в шок партийное руководство и НКВД Чувашии. Однако рискованный благородный поступок судьи был незаслуженно забыт.
Работая в госархивах, я задался целью воссоздать политическую ситуацию к моменту судебного процесса и воскресить в памяти отважного, принципиального судью Ефима Емельяновича Гаршина. Не только. Еще и о том, как новоиспеченный поэт Петр Хузангай мужественно держал себя в суде и склонил судей к благоприятному исходу дела.
Петра Петровича Хузангая арестовали 20 января 1938 года по месту рождения в селе Сиктерме Алькеевского района Татарской АССР. Вскоре его этапировали в Чебоксары в распоряжение НКВД Чувашской АССР. Поместили в арестантский подвал НКВД в доме купца Ефремова (ул. К. Маркса, дом 11), где содержались жертвы сталинских репрессий – политзаключенные.
Ему предъявили обвинение по ст. 58–10 УК РСФСР, якобы он, являясь буржуазным националистом, на протяжении ряда лет проводил контрреволюционную агитацию путем протаскивания в печати клеветнических измышлений против проводимой политики советской власти.
9 апреля 1938 года было утверждено обвинительное заключение и направлено уголовное дело для рассматривания в Верховный суд Чувашской АССР.
Рассмотреть дело взялся сам председатель Верховного суда И.Н. Николаев. 3 мая под его председательством с участием членов суда Е.Е. Гаршина и И.Г. Гордеева дело было возвращено на дополнительное расследование в прокуратуру для привлечения лиц, печатавших произведения Хузангая. Это был маневренный ход Николаева, уйти самому от ответственности перед властями при нежелательном исходе дела.
Конечно же, при вторичном поступлении дела в Верховный суд Николаев остался в стороне, а поручили рассмотреть его 37-летнему судье Е. Гаршину. Судебный процесс длился 5 дней, с 3 по 8 августа 1939 года. К произведениям с антисоветским содержанием были отнесены более 10 стихов и поэм.
Тщательно исследовав обвинение по каждому произведению, суд пришел вот к такому выводу:
«Судебным следствием установлено, что в сборнике «Уяртсан» помещены стихи, написанные Хузангаем в его раннем возрасте, когда он только начинал писать и когда ему было 17–18 лет от роду. По его же признанию на суде, а также показаниями ряда свидетелей и эксперта-рецензента, установлено, что в этом периоде Хузангай, как начинающий писатель, находился под влиянием поэта С. Есенина, подражал ему, в результате чего произведения того времени проникнуты присущим Есенину пессимизмом, унынием, упадническим духом, в частности:
1. В «Письме матери», описывая печальное настроение матери по поводу отъезда сына и возможных житейских недостатков, упоминается устами матери о требовании уплаты налогов, несмотря на то, что сын – «писатель».
2. В стихотворении «Гусляр» описывается встреча поэта в городе Казани с одним слепым гусляром, певшим на улице унылые песни.
Оба стихотворения написаны Хузангаем в 1924 году, когда ему было 17 лет. Квалифицировать их как политическую клевету с контрреволюционным умыслом нет никаких оснований. Само содержание этих стихо­творений наглядно говорит о подражании Есенину и ни о каком контрреволюционном умысле поэта в этих стихах не может быть и речи».
Вот так подробно анализировано в приговоре еще более 10 стихов и поэм, и нигде не обнаружены политическая клевета и контрреволюционные выпады на советскую власть.
Дальше в приговоре говорится, что ссылки в материалах предварительного следствия на связь подсудимого Хузангая с буржуазным националистом Петровым-
Юманом на судебном следствии не подтвердились. Имеющиеся в деле открытые письма подсудимого к Юману говорят лишь о связи его на литературном поприще, о преклонении Хузангая как перед знатоком чувашского языка, только идейно-политическая связь их никакими данными дела не установлена.
В конце мотивировочной части подчеркивается, что с 1930 и 1931 годов Хузангай, освободившись от влияния пессимизма С. Есенина, встал на твердый и правильный путь пролетарского писателя. Его труды «Магнитстрой», «Слушай Донбасс» и ряд других произведений являются доказательством того, что он освободился уже от узкой Есеневщины и встал на широкий путь общественной жизни. Капитальные его труды по переводам «Евгений Онегин» Пушкина, «Горе от ума» Грибоедова и ряд других переводов классиков подтверждают о его правильном стремлении сблизить русскую культуру с чувашской….
В 1938 году председателем правления Союза писателей Чувашии работал Михаил Шумилов (псевдоним Уй?п Мишши). Он представил на своего коллегу в Верховный суд нелестную характеристику клеветнического содержания: «П.П. Хузангай стихи начал писать с 1924 года. В своей первой книге «Уйартсан» он выступает как ярый пессимист-есенинец, выражает недовольство советской властью. Ненавидит городскую культуру, не верит в будущее чувашского народа и говорит, что у большевиков нет своей родины...
...Хузангай был ярым носителем богемы в литературной среде. Он сживал молодежь, портил своим поведением. О всех делах в Союзе писателей информировал Юмана. Всем говорил: в случае исключения Юмана из Союза писателей он тоже уйдет оттуда. Об этом он написал письмо из Евпатория Юману. Копия этого письма мною представлена в НКВД.
Хузангай по нескольку месяцев жил в санаториях и домах отдыха за счет государства, получал ссуды больше, чем другие…».
Здесь на короткое время остановимся для размышления. Видимо, и состав суда на этом месте немало ломал голову, как быть дальше. Или осудить молодого поэта, определив небольшой срок наказания, тем самым сохранить себя, или оправдать его, положив свои головы между наковальней и молотом. Опасаться за неугодный приговор оснований было предостаточно.
Время было тревожное и опасное. Уже были арестованы секретарь чувашского обкома ВКП(б) С.П. Петров, председатель ЦИК А.Н. Никитин, председатель Совнаркома В.И. Токсин, председатель главсуда С.И. Элифанов, народный комиссар юстиции – прокурор ЧАССР В.В. Анчиков и другие.
Все они обвинялись в принадлежности к членам контрреволюционной буржуазно-националистической организации и во вредительстве в промышленности и сельском хозяйстве, в системе суда и прокуратуры и т.д.
Многие из них нашли себе упокой в стенах ГУЛАГа.
Дела на крупных государственных деятелей сначала поступали в ЦК ВКП(б). Их судьбу, как «врагов» народа, предрешали здесь. Не утруждая себя глубоким изучением их «вины», партийное руководство указывало коротко – ВМН, что означало подвергнуть высшей мере наказания, а эти указания исполнялись тут же безропотно, быстро и точно. Всякое промедление было подобно смерти для исполнителей.
Вот при такой ситуации предстояло вынести приговор Петру Хузангаю. Забегая вперед, скажу, что ни у председательствующего Е. Гаршина, ни у членов суда Л. Мурышкина и П. Семенова руки не дрогнули, 8 августа 1939 года они вынесли оправдательный приговор с немедленным освобождением его из-под стражи. Через 1 год 8 месяцев содержания в неволе молодой поэт впервые вдохнул глоток свежего воздуха. Вероятно, и Петра Петровича подвергали пыткам, но он не сломался, мужественно доказывал свою невиновность. И доказал. А вот как доказать свою независимость в обществе судьям, вынося столь рискованный оправдательный приговор?
Теперь ждали свою участь уже судьи. С какой силой опустится на их головы «дамоклов меч», они не знали. А ждать осталось недолго.
От карающего меча большевиков Гаршина спас его именитый земляк из Алатыря К.П. Горшенин, работавший в 1940 году народным комиссаром юстиции РСФСР. В будущем Константин Петрович – Генеральный прокурор СССР и министр юстиции СССР, участник Нюрнбергского процесса.
Он предложил опальному судье поехать в город Якутск для работы в наркоме юстиции Якутии в должности зам. наркома юстиции СССР. Гаршин тут же согласился. Однако Якутский обком ВКП(б) не решался давать разрешение на работу. Он запросил характеристику из Чувашского обкома партии. Последовал такой ответ:
«Гаршин работал членом Верховного суда Чувашии. В работе проявил себя дисциплинированным. Качество рассмотренных дел по первой инстанции хорошее, партвзысканий нет.
Освобожден и переброшен в Якутию по личному желанию.
Матвеев. Секретарь Чувашского обкома ВКП(б), 03.07.1940 г.».
Конечно же, Матвеев покривил душой, мотивировав освобождение и выезд в Якутию по собственному желанию. Видимо, партийное руководство полагало, что Гаршин откажется поехать на Крайний Север, а если поедет, то заболеет. Они ошиблись. Он, как стойкий боец, поехал туда, куда послали. Как в пословице говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Северные условия жизни сильно подточили его здоровье. После продолжительной болезни 19 апреля 1949 года от сердечно-легочной недостаточности он скончался. Ему было всего 48 лет.