«Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».
«Тилемахида», том II, кн. XVIII, стих 514

Спасская Полесть
(…) Мне представилось, что я царь, шах, хан, король, бей, набаб, султан или какое-то сих названий нечто, седящее во власти на престоле. (…)
С робким подобострастием и взоры мои ловящи, стояли вокруг престола моего чины государственные. В некотором отдалении от престола моего толпилося бесчисленное множество народа, коего разные одежды, черты лица, осанка, вид и стан различие их племени возвещали. Трепетное их молчание уверяло меня, что они все воле моей подвластны. (…)
Все начали восклицать:
– Да здравствует наш великий государь, да здравствует навеки. – Подобно тихому полуденному ветру, помавающему листвия дерев и любострастное производящему в дубраве шумление, тако во всём собрании радостное шептание раздавалось. (…)
Речи таковые, ударяя в тимпан моего уха, громко раздавалися в душе моей. (…)
Единая из всего собрания жена, облегшаяся твёрдо о столп, испускала вздохи скорби и являла вид презрения и негодования. (…)
– На обоих глазах бельма, – сказала странница, – а ты столь решительно судил о всём. – Потом коснулася обоих моих глаз и сняла с них толстую плену, подобну роговому раствору. – Ты видишь, – сказала она мне, – что ты был слеп и слеп всесовершенно. Я есмь Истина. Всевышний, подвигнутый на жалость стенанием тебе подвластного народа, ниспослал меня с небесных кругов, да отжену темноту, проницанию взора твоего препятствующую. Я сие исполнила. Все вещи представятся днесь в естественном их виде взорам твоим. (…) Един раз являюся я царям во всё время их царствования, да познают меня в истинном моем виде; но я никогда не оставляю жилища смертных.
Пребывание мое не есть в чертогах царских. Стража, обсевшая их вокруг и бдящая денно-ночно стоглазно, воспрещает мне вход в оные. Если когда проникну сию сплоченную толпу, то, подняв бич гонения, все тебя окружающие тщатся меня изгнать из обиталища твоего; бди убо, да паки не удалюся от тебя. Тогда словеса ласкательства, ядовитые пары издыхающие, бельма твои паки возродят, и кора, светом непроницаемая, покрыет твои очи. Тогда ослепление твоё будет сугубо; едва на шаг один взоры твои досязать будут. Всё в весёлом являться тебе будет виде. Уши твои не возмутятся стенанием, но усладится слух сладкопением ежечасно. (…)
Изрекшия странницы лице казалося веселым и вещественным сияющее блеском. Возрение на неё вливало в душу мою радость. (…).
Но паче всего уязвило душу мою излияние моих щедрот. Я мнил в ослеплении моём, что ненужная казна общественная на государственные надобности не может лучше употребиться, как на вспоможение нищего, на одеяние нагого, на прокормление алчущего, или на поддержание погибающего противным случаем, или на мзду не радящему о стяжании достоинству и заслуге. Но сколь прискорбно было видеть, что щедроты мои изливалися на богатого, на льстеца, на вероломного друга, на убийцу иногда тайного, на предателя и нарушителя общественной доверенности, на уловившего моё пристрастие, на снисходящего моим слабостям, на жену, кичащуюся своим бесстыдством. Едва, едва досязали слабые источники моея щедроты застенчивого достоинства и стыдливыя заслуги. (…)
Теперь ясно я видел, что знаки почестей, мною раздаваемые, всегда доставалися в удел недостойным. (…)
Властитель мира, если, читая сон мой, ты улыбнешься с насмешкою или нахмуришь чело, ведай, что виденная мною странница отлетела от тебя далеко и чертогов твоих гнушается. (…)

Александр Николаевич Радищев (1749–1802) – русский прозаик, поэт, философ. В 1790 году анонимно в домашней типографии издал сочинение «Путешествие из Петербурга в Москву». За смелые рассуждения о крепостном праве и других печальных явлениях общественной жизни Екатерина II назвала Радищева «бунтовщиком, хуже Пугачева». А.Н. Радищев был арестован и приговорён к смертной казни, которая была заменена 10-летней ссылкой в Сибирь. Писатель там пробыл 6 лет – был помилован императором Павлом I вскоре после его воцарения.